<=Вернуться назад

Короленко Владимир Галактионович

(1853–1922)               

В нижегородский период жизни Владимир Галактионович проявил себя и как замечательный писатель и талантливый публицист, и как крупный общественный деятель.

В начале января 1885 года после окончания срока ссылки Владимир Галактионович Короленко приехал на жительство в Нижний Новгород.

В нижегородский период жизни Владимир Галактионович проявил себя и как замечательный писатель и талантливый публицист, и как крупный общественный деятель. Одиннадцать лет жизни в Нижнем были расцветом художественного творчества В.Г. Короленко, здесь было написано большинство его художественных рассказов. Множество разнообразных впечатлений вынес Короленко из своих длительных пеших летних походов: нижегородский край послужил темой и материалом для рассказов «За иконой», «Река играет», «В облачный день», «В пустынных местах», «На Волге» и др.

Впервые В. Г. Короленко посетил Шатковский край в 1890 году.  В июне Короленко отправился в пешеходное странствование по нижегородским монастырям. На обратной дороге, побывав в Дивеевском и Саровском монастыре, он посетил Понетаевский монастырь, а затем, следуя через Козловку, Кирманы и Паново, отправился в Арзамас. В. Г. Короленко приступил к описанию своих странствований по монастырям, но работа эта прервалась в самом начале, он поехал на Керженец.

Последние впечатления захватили воображение писателя, и работа, начатая ранее, продолжение не получила. Она сохранилась в одной из тетрадей писателя в виде черновой рукописи, озаглавленной «В Дивеево». Сохранились лишь путевые заметки В. Г. Короленко...

В июле 1891 года нижегородский кружок Короленко развернул свою деятельность по оказанию помощи пострадавшим от неурожая. Короленко принял участие в разработке устава Благотворительного комитета и несколько месяцев работал непосредственно в Лукояновском уезде, где на благотворительные средства от редакций русских и английских журналов открыл 50 столовых для голодающих. Путевые заметки Короленко раскрывают его поездки в Лукояновский уезд в 1892 году, в них упоминаются Озерки, Шатки и Новая деревня, в которой была открыта одна из благотворительных столовых.

В непосредственной связи с работой по оказанию помощи голодающим крестьянам, Короленко были написаны очерки "В голодный год". "Наблюдения, размышления и заметки" из записей дневника писателя перешли на столбцы газеты "Русские ведомости" (ряд номеров за 1892 и 1893 гг.), затем на страницы журнала "Русское богатство" (NoNo 2, 3, 5 и 7 за 1893 год) и в конце 1893 года вышли отдельной книгой.

В последний раз В. Г. Короленко посетил Шатковский край в июле 1903 года, когда по железной дороге приехал в Шатки и отправился далее, через Хирино, Вонячку и Понетаевку в Саровский монастырь, где проходили торжества связанные с канонизацией Серафима Саровского. В Понетаевском монастыре он заночевал 15 июля. Это было его вторичное посещение монастыря.

Из путевых заметок… 1890. 18 июня.

   Понедельник, в 4 1/4 утра вышли. До Козихи четыре версты (больше), мимо Б. Макотелема в Рогожку в 7 ч.30 м., вышли в 9 ч. В Крутец в 11 ч. (отдыхали один час), из Крутца в 12 час, в Понетаево в 1 1/2.

   -- А у нас, - говорит, сияя, монашенка, - нынче боголюбивую23 провожали. - Народу что было, - так даже очень много было народу... Крестный ход у нас был, право...

   И сестра улыбается мне от удовольствия и вся сияет.

   - А это вот, - с важностью говорит она, указывая на красный корпус, - мать игуменья у нас живет.

   У крыльца, осененного с двух сторон деревьями, в проезде вроде аллейки, стоит линейка, тройка лошадей позвякивает бубенцами, и солнечные зайчики весело играют на лошадях, на кучере, на линейке. Вся картина напоминает доброе старое время, помещичий дом и лихую тройку приехавшего в гости соседа.

   -- А это, -- с чрезвычайным восторгом говорит "сестра", - батюшка из Спасского приехал. По случаю "боголюбивой". Теперь у матери игуменьи гостят. Как же, как же, из Спасского монастыря батюшка. Тоже икону провожал. А вы, миленький, ступайте вот мимо колоколенки, там гостиница.

Я прохожу мимо колоколенки, и внезапно взорам моим открывается прекрасное каменное здание, с палисадником, зеленью кругом, с орнаментами на фасаде.

   -- Скажите, что это за корпус? - обращаюсь я к проходящей, совсем еще молодой черничке.

   -- А это у нас живописный корпус. Тут с Афона монашенки обучают у нас, - и в ее голосе опять звучит нота гордости……

   Из Понетаевки во вторник в 10 часов 20 минут утра. Козловка. Керманы. Паново.

   В Панове ост[ановился] в трактирчике ровно в 12 ч. 30 м. (верст девять, десять), вышел из Панова в 2 ч. 10 м. Цымбоярская. Юсупова деревня. Н. Усад.

   Между Пановым и Цымбоярской показывается Арзамас (глазу видно - ногам обидно).

1892 г. 28 февраля.

   В 1 час дня из Арзамаса опять на вольных. Вольные оказались однако теми же почтовыми из Новой деревни (43 в. от Арзамаса). Ямщик, или, вернее, сын хозяина станции, привез Фед. Ефимова Дрягалова, торговца лесом и хлебом (из с. Болдина); теперь, покончив расчеты с земской управой за овес, торговец едет обратно, и т[аким] обр[азом] мы – попутчики 9. Дрягалов -- топорная, грубо сколоченная, но довольно добродушная фигура, неглуп, служил членом управы. Жалуется на пьянство:

   -- Это есть самое первое зло, кабак. Вот у них - Новая деревня. Из двора во двор -беднота. Земля и никогда-то не родит, а теперь и подавно, а трактир есть. По-настоящему бы закрыть, кроме базарных сел…

   Смеется.

   -- Третье есть зло - келейницы. Видите вот (он указывает рукой на небольшой порядок, выбежавший к сторонке за селом, в низинке. Крошечные избенки, без огородов и дворов, мигают в сумраке небольшими оконцами) -- это вот живут солдатки, девки старые, безмужние, вдовы, без наделу которые.

Из очерка «В голодный год»

…В это время мы минуем большое село. Внизу, по суходолу, в стороне от дороги вытянулся небольшой порядочек. Крохотные оконца крохотных избушек, без дворов и огородов, отсвечивают в синеватой мгле наступающего зимнего вечера. Это кельи…Это вот проживают тут солдатки, безмужницы, девки старые, вдовы и тому подобные, без наделу которые женщины…

Зимняя заря погасла далеко впереди, снега посинели, луна ныряет меж высокими, холодными облаками… Какие-то летучие тени пробегают по снежным полям и сугробам, отблески по подмерзшим гладким проталинам вспыхивают и гаснут. Холодный ветер шипит, кидает мелким снежком, забирается под шубу, наводит тоску.

   — Граница уезду близко,— говорит Брыкалов, кутаясь в свою шубу.

   — Где?

   — Вон там, за второй гатью, под лесом.

Еще с версту…я, проехав длинную-длинную гать, приблизился к границе Арзамасского и Лукояновского уездов… Было это, если не ошибаюсь, в самую полночь,— час фантастический! По небу быстро неслись белые легкие и причудливые облака, а по снегам бежали их летучие, неуловимые тени. Унылая равнина, болото с кустарником, перерезанное длинною гатью, а за ней — покосившийся столбик, обозначающий «мысленную черту», разделяющую два уезда… уныло звеня колокольцем над спящим болотом, тройка подвинула меня вплоть к покосившемуся пограничному столбику… Черта пустынна, и только летучие пятна скользят по снежной равнине…

«В голодный год»

Из путевых заметок… 1892 г. 3 апреля.

3 апреля. К Арзамасу опустился с горы вместе с потоком. В 3 1/2 часа из Арзамаса. Дорога очень плоха. Уже в Озерки ехали в воде, через гати бежит вода. В Озерках грозят, что будет еще хуже. "Надо быть, в той стороне (указывает на юго-запад), - дожди пали. Вода оттеда побежала. Пожалуй, не доедете". По дороге встречается народ. Женщины в праздничных нарядах, в шерст[яных] чулках и в котах перебираются через лужи. -- Пустит ли этто вода нас? Не пустит... - Оказывается, от двух церквей они отрезаны водой, а сегодня страстная пятница. В Шатках за нами бежит толпа подростков смотреть, как мы проедем по площади. Посмотреть действит[ельно] есть на что. Лошадям по гужи. Сани, колеблясь как утлая лодочка, плывут поводе. Мы с ямщиком, подняв кверху свои азямы, стараемся не потерять равновесия. Узлы я держу в руках.

Кой-как перебрались. В поле темнеет, вверху мигают звезды, сырой воздух плотен и темен, дороги не видно.

   - Втискаешься тут, -- робко говорит ямщик, молодой и простод[ушный] парень. -- Беда ведь это.

   В темноте бурлит вода как бы в подтвержд[ение] его опасений.

   - Нельзя ли месяца дождаться этто на умете?

   - Какой месяц? Разве к пасхе месяц бывает?

   - Вчера был.

   - А нынче только перед светом покажется.

   "Умет" (степное название пост[оялого] двора) стоит между двумя гатями, под лесом, Итак, ночевать на умете.

4 апреля. В 4 1/2 ч. меня разбудил ямщик. Холодное, сырое утро. За ночь вода отхлынула, оставив у дороги, а кой-где и на дороге следы своего ночного буйства: тину, разбитые льдины, рассосанный снег. С северо-востока бегут сеточки темных облачков, угрожающих дождем. Солнце чуть светлит край неба, в перелеске у дороги нерешительно посвистывает какая-то пташка. Зевается, дрогнется, так хорошо было на жесткой лавке на умете...

В Новой приказываю остановиться у столовой. Еще рано, но из труб уже вьется жиденький, впрочем, дымок. Стряпка собирается сажать хлебы…

Письмо от Короленко В. Г. - Короленко А. С., 15 июля 1903 г.

В Понетаевском монастыре.

Дорогая моя Дунюшка.

Вчера бросил тебе письмецо в почтовый ящик на Лукояновском вокзале. Не знаю, где придется сдать это письмо, но, во всяком случае, мне захотелось начать им день 15 июля.

Вчера мы прошли восемнадцать верст со станции Шатки, на Хирино, Корино (иначе называемое Вонячкой) и Понетаевку. С нами, за нами, перед нами - тянулись массы народа. Между прочим -  много лукояновских мужиков. На наши вопросы они объяснили, что они охрана, идут к Сарову держать пикеты и кордоны. По всей линии около Лукоянова и Арзамаса стояли такие же пикетчики, а также солдаты и полиция. У всех мостков - эти наряды особенно усилены. По дороге всюду говорят, что Саров оцеплен кругом и что теперь уже никого туда не допускают, то есть в самый монастырь. Богомольцы расположились на несколько верст в окружности.        

Прежде селились в бараках, которые будто бы приготовлены были на двести тысяч человек, но их давно не хватило. Живут под открытым небом, в лесах. Считают, что собралось до полумиллиона!.. Я с некоторым страхом думаю о том, что будет, когда после 20-21-го вся эта масса, накоплявшаяся в течение месяца, сразу двинется обратно. Не хватит никаких поездов (и теперь хватает с трудом), да, пожалуй, может не хватить и провизии. А между тем это так и будет. Все ждут конца торжеств, и обратных путников почти совсем не видно. Поезда из Арзамаса на Тимирязево идут огромные, но пустые: вагоны нужны только в одну сторону.

Вчера часть пути мы сделали с нагнавшей нас "охраной". Охрана эта состояла из лукояновских мужиков и частию мордвы, и я очутился в атмосфере 91 года 2: разговоры о знакомых земских начальниках: Пушкин (старик теперь уже умер), Ахматов, Горсткин и т. д., знакомые деревни, где у меня были столовые...

Сначала нас сильно жарило солнце, потом мы едва успели спастись от дождя в попутной деревнюшке, но затем ливень застал нас все-таки перед Понетаевкой. Мы с Сергеем отчасти спаслись под плащами, богомольцы прятались по оврагам, над обрывами. В Понетаевку мы пришли усталые и порядочно измокшие.

Предстояло или поселиться в "черной", переполненной совершенно, или искать чего-нибудь получше. Мы зашли сначала в "купеческую", но тут оказалось тоже полно. Наконец, благодаря моей "бывалости" я нашел помещение, о каком мы и не мечтали. Монахини, оказывается, отвели целый корпус со своими кельями для публики почище. Сначала меня, пыльного, грязного и мокрого, - мать Феофания, заведующая этим корпусом, сомневалась причислить к чистой публике. Затем согласилась пустить в большой общий номер, без кроватей. Потом нерешительно сказала, что есть номерок с тремя кроватями, но она держит его про запас:

- Может, кто-нибудь приедет ночью с поезда.

- Может быть, вы, матушка, согласитесь признать и нас за кого-нибудь, приехавшего с поезда,- сказал я.

Она покраснела и ответила очень любезно:

- Я вас считаю не за кого-нибудь, а за дорогих гостей нашей обители... Пожалуйте, милости просим.

Я пошел на купеческую, где в столовой ожидали Сергей и случайно приставший к нам спутник,- мелкий торговец из Аткарска, и мы внедрились в чистенький, светлый номер, келейку какой-нибудь "сестрицы". Мать Феофания, очень красивая монахиня лет тридцати, с тонкими аристократическим чертами, то и дело наведывается к нам,- не нужно ли чего. А вчера угостила монастырским ужином: тюря из квасу, с огурцами и сныткой (трава, которою питался Серафим), щи, конечно постные, и отличная пшенная каша. Все это нам подавала молоденькая послушница, замечательно красивая в своей белой монашеской накидке,- ученица живописных мастерских. Лицо тоже тонкое, интеллигентное, как и у Феофании. Я остался бы в убеждении, что обе они - какие-нибудь аристократки, ушедшие от мира в такую обитель, если бы в первом разговоре, поправляя свой словесный промах "о ком-нибудь", она не сказала, что иной раз приезжают барыни "великатные", которым нельзя в общей, а юная художница на мой вопрос,- много ли им хлопот,-- сказала: - Теперь такое время подошло,- раньше двух часов не ложимся.

Как бы то ни было, обе очень красивы, изящны, милы и предупредительны. Сейчас около семи часов, слышен звон колокола и мать Феофания в приоткрытую дверь сообщает нам, что "заблаговестили к обедне". Наш спутник уже ушел, Сергей поднялся позже всех и находится в затруднении: "уборная" одна и теперь переполнена женщинами в черных и иных одеяниях. Я избег этого неудобства тем, что встал гораздо раньше, чтобы написать это письмо, и воспользовался уборной (с общим умывальником), когда движение в "номерах" еще не началось. - Сейчас идем к обедне, осмотрим иконописные мастерские и, часов в одиннадцать, двинемся далее - к Дивееву. День пасмурный, не жаркий, с задумчиво нависшими тучами, как будто еще не решившими окончательно,- как им поступить с нами. Во всяком случае,- ночи прохладные.

Итак - все благополучно. Я очень доволен экскурсией, на дороге успел еще пересмотреть (в вагоне) статью, которую отослал в "Русское богатство" из Рузаевки. Теперь никаких забот у меня пока нет, дневника не веду (только самый краткий) и только вам пишу подробнее. Много и очень интересного останется просто в памяти. Теперь меня интересует тот момент, когда мы, вместе с другими богомольцами, подойдем к Сарову...

Ну, дорогая моя Дунюшка, до свидания. Крепко обнимаю тебя, моя голубушка, девочек, Петро. Сергей тоже шлет поцелуй вам всем.

Твой Владимир.

12 часов дня.

Идем дорогой. Понетаевка скрылась из виду. Впереди за холмом церковь села Успенского, как ближайший путеводительный маяк среди полей и холмов.

3 часа дня.