Вернуться назад

Сочинение

 «Память о Тане в наших сердцах»

… Время удлиняет расстоянье

Между всеми нами и тобой

Встань над миром Савичева Таня

Со своей немыслимой судьбой.

Пусть из поколенья в поколенье

Эстафетно шествует она,

Пусть живет, не ведая старенья,

И гласит про наши времена!

 

Эти строки своей поэмы «Сердце и дневник» С. Смирнов посвятил Тане Савичевой, девочке блокадного Ленинграда, о которой знает весь мир, которая волей судьбы во время войны попала  в наш родной край, на Шатковскую землю.

Война. Это короткое слово вызывает ужас и страх у взрослых и детей. А еще воспоминания,  которые навсегда останутся в памяти тех, кто перенес все тяготы войны, кто не жалея своей жизни сражались за Родину, кто в трудной битве отстоял победу и мир на земле.

Великая Отечественная война продолжалась четыре года. Целых четыре года ужаса и смертей. Одним из страшных периодов войны была блокада Ленинграда, которая длилась 900 дней и ночей, месяцы обстрелов и бомбежек, холод и голод. Люди умирали каждый день. Тяжело было всем и взрослым и детям.

Символам блокадного ада стала Савичева Таня. Ей было 11 лет, когда началась война.

Таня родилась 23 января 1930 года в большой семье из восьми человек. Она росла очень веселой и жизнерадостной девочкой. Ее окружали любовь и забота близких ей людей.

У Тани было четверо братьев и сестер.

Голубое небо, детский смех, игра в догонялки… все оборвалось в один миг, детство исчезло, а Таня, хрупкая маленькая девочка, увидела смерть.

В блокадные дни Ленинграда Таня вела дневник.  Детская дрожащая рука девочки, теряющей последние силы, писала с трудом и предельно кратко: 

 

«Женя умерла 28 дек.  в 12.30час. утра 1941 г.»

«Бабушка умерла 25 янв.  3 ч. дня 1942 г.»

«Лека умер 17 марта  В 5 ч. утр. 1942 г.»

«Дядя Вася умер 13 апр. В 2 ч. дня 1942.»

«Дядя Леша умер 10 мая в 4 ч. дня 1942.»

«Мама 13 мая в 7.30 час. Утра 1942.»

Мир рухнул. Нет еды, нет тепла, нет ни одного близкого человека. Никого нет.

«Савичевы умерли», «Умерли все», «Осталась одна Таня» - последние три записи в дневнике Тани. Ее опекуном стала родственница Евдокия Арсеньева, которая оформила Таню в детский дом №48. Вместе с другими детьми ее эвакуировали на Большую землю.

Шатковский край стал для них вторым домом.

Дети были сильно истощены и больны. В детском доме, который расположился в селе Красный Бор детям  были обеспечены хороший уход и хорошее питание. Ребята стали поправляться и через две недели уже выходили  гулять на улицу.

Тане повезло меньше других. Она практически не вставала, передвигалась только по стенке. Состояние девочки было тяжелое. За Танину жизнь боролись до последнего, но медицина в ее случае была бессильна. Ее болезнь оказалась смертельной.

1 июля 1944 года ребенка не стало. Она похоронена на Шатковском кладбище. Жизнь Тани – это пример непреклонности и бесстрашия защитников Ленинграда от мала до велика.

Ее дневник стал одним из обвинительных документов фашизма на Нюрнбергском процессе. На ее могиле всегда лежат живые цветы. Люди приходят поклониться юной героине, которая навсегда останется в наших сердцах. Именем Тани Савичевой названа улица, детский оздоровительный лагерь, центральная детская библиотека.

Ее помнят, и значит она жива.

Тебе, Танечка, я посвящаю эти строки:

Девять маленьких листочков - 42 строки.

Это горе, слезы, голод слабенькой руки.

Сохраним мы память Таня о тебе в сердцах.

Как о многих миллионах умерших бойцах.

Чтоб был мир на всей планете, чтоб всегда – весна.

Чтоб не знали слово дети страшное – война

 Червякова Анастасия, с. Выползово.                                               

 

                          

 

 

Эссе «Встань над миром Савичева Таня»

 

Введение

Прошедшая война оставила в Ленинграде много памятников человеческого мужества и величия. Среди них и скромная записная книжка с листками, заполненными рукой двенадцатилетней девочки Тани Савичевой. Быть может, самый немногословный и самый потрясающий в мире дневник.

- «Женя умерла 28 декабря в 12-30 часов утра. 1941 год.»

- «Бабушка умерла 25 января. 3 часа дня. 1942 год.»

- «Лека умер 17 марта в 5 часов утра. 1942 год»

- «Дядя Вася умер 13 апреля в 2 часа ночи. 1942 год.»

- «Дядя Леша -10 мая в 4 дня. 1942.»

- «Мама -13 мая в 7-30 часов утра. 1942 год.»

И последняя запись - как трагический итог:

 «Савичевы умерли. Умерли все.

 Осталась одна Таня…»

Эти короткие записи воскрешают в памяти страшные дни обстрелов и бомбежек, холод и голод зимних месяцев 1941-1944 годов, а также непреклонность и бесстрашие защитников г. Ленинграда от мала до велика, тяжелые 900 блокадных дней. Этот дневник явился обвинительным документом фашизму на Нюрнбергском процессе. В своем эссе «Встань над миром Савичева Таня», я хочу рассказать, точнее прожить хотя бы мысленно, те бесконечно долгие 900 дней, каждый из которых отмечен подвигом  и самопожертвованием.

 

Основная часть

В журнале «Огонек» за 1964 год опубликована статья К.Черевкова «Четверть тысячелетия и 900 дней». Автор сообщает о «крохотной алфавитной книжечке» Тани Савичевой, - Что стало с самой Таней - Куда она делась после последней записи в книжечке «Осталась одна Таня»?

Об этом  повествует рукописный альбом, находящийся в Лесогорской поселковой библиотеке, написанный Татьяной Павловной Чередниченко - той самой учительницей 4 класса, которая вместе со своими учениками начала поиск эвакуированной в 1944 году 12-летней полуживой девочки Т. Савичевой. Таня вместе с детьми детского дома № 48 была вывезена из блокадного Ленинграда в Горьковскую область, Шатковский район, постовое отделение Озерки. «Как только прошел слух о том, что в Шатки прибывает поезд с детьми из блокадного Ленинграда, на станции собралась большая толпа людей. Тут были женщины, старики, дети. День клонился к вечеру, жара заметно ослабла. Когда эшелон остановился напротив вокзала, в сопровождении медсестер, провожатых из вагонов начали выводить детишек разных возрастов. Страшно было смотреть на эти живые скелеты, на их землисто-серые лица с широко раскрытыми испуганными глазами. Послышались тяжелые вздохи:

- Батюшки, худющие-то какие.

- И в чем только душа держится?

- Ох, и звери, эти фашисты, ироды проклятые, что наделали!

Некоторых из вагонов выносили на носилках. Среди ребят нашлись раненые. Таня  Савичева, обессиленная, истощенная еле передвигала ноги, придерживаясь за стенки вагона. Детей направили в село Красный Бор. Галина Васильевна Аргентова вспоминает, что все работники детдома жили на квартирах, ночью дежурили по очереди. Утром приходили к 7 часам. Таня Савичева приходила в гости к Галине Васильевне, она ей давала молока, яичек, овощей, сытости она не понимала, могла есть, что угодно, и когда угодно. Таня была страшно худая, руки, ноги были как палки, огромный живот. Все дети за лето поправились и 1 сентября - пошли в школу. Таня тоже пошла, но проучилась не более 2-3 недель - болела. 23 января в день рождения Тани пекли пирог, она была очень рада. Но болезнь сковывала ее все больше. Тогда дирекция детдома направила ее в Понетаевский инвалидный дом.

В складе дома инвалидов следопыты Н.Осина, В. Паутова, Л. Дурнайкина в 1970 году  нашли книгу, в которой написано -  7 марта 1944 года была зачислена на довольствие Таня, а 23 мая 1944 года снята с довольствия и направлена на лечение в Шатковскую больницу. Организм девочки, истощенный в блокадные дни уже не мог пересилить болезнь. Много ночей и дней провела с Таней медсестра Нина Михайловна Середкина.

- Ну, Танечка, как дела?

- Ничего, спасибо. Только от ноги что-то не слушаются. Не хотят ходить. Руки тоже не слушаются, не могу поднести ложку ко рту.

Вот такой и запомнилась у двери: в красном фланелевом халатике. Светлая стриженная головка, остренький носик, тоненькие губки. Девочка с доверчивыми серо-голубыми глазами. Приходили в изолятор подружки, рассказывали о школе. Приходили воспитатели, учителя. Приезжали из Арзамаса и Шатков врачи. Улыбались, шутили. А потом в коридоре посерьезнев, сурово: «Мало, ох, мало надежды...» А она надеялась. И не падала духом. Как все дети этого города, была ласкова, улыбчива, вежлива.

И очень часто рассказывала о том, какие красивые улицы в Ленинграде, какой замечательный у них Петродворец. Удивлялась: «Вы не были в Ленинграде? Обязательно съездите». И только изредка навертывались на глаза слезы: «А ведь у меня дома никого нет. Все умерли. Я даже в книжечку записывала, кто, когда умирали.».  Здоровье ее с каждым днем таяло. Она почти ослепла. Медперсонал делал все, чтобы облегчить страдания больной, но все попытки оказались напрасными. 1 июля 1944 года Таня Савичева скончалась. Чуть позже, в 1971 году, следопыты найдут то место, где девочка была похоронена - маленький холмик рядом с братской могилой бойцов, скончавшихся от ран в Шатковском госпитале. Найдут и Анну Михайловну Журкину, бывшего дезинфектора больницы, схоронившую Таню... Таня Савичева, как маленький стойкий боец с врагом, ослабленная голодом и страшными переживаниями в блокадном Ленинграде, отдала самое дорогое - свою жизнь.

Шатки. Районный городок

Могила Савичевой Тани.

Далекий детский голосок

Теряется между кустами.

Умерла Таня,  так и не увидев родного города и не узнав о том, что ее брат Михаил и сестра Нина живы. Из большой семьи Савичевых осталось двое. В Танином дневнике - этом печальном перечне смертей - нет имен Михаил и Нина. Михаил был старше Тани на 7 лет. Перед самым началом войны уехал из Ленинграда на отдых. Через несколько недель в составе партизанского отряда он уже воевал в районе Кингисеппа. В 1943 году Михаила Николаевича ранило в одном из боев, почти год он не мог ходить. Вторая сестра девочки Тани, Нина Савичева с васильевского острова уехала в конце 1941 года. Нина Николаевна работала на заводе, как и многие ленинградцы в блокаду жила при заводе.' А когда открылась Ледовая дорога через Ладожское озеро, ее эвакуировали. И только в 1945 году вернулась в Ленинград. Нина ничего не знала о своих родных, начала поиск. Приехала к Смольному, к тете Дусе. Это бабушкина двоюродная сестра. Сюда и привели Таню после смерти мамы Тани. Тетя Дуся оформила над Таней опекунство, но потом расторгла и отправила в эвакуацию. Случайно в квартире т. Дуси Нина нашла записную книжку, в которой Таня вела дневник. - «Я вошла в комнату тети Дуси и сразу, прежде всего, увидела на столе шкатулку. Мамину шкатулку. Она была красивая, в семье ее берегли. В ней мама хранила свою венчальную фату и венчальные свечи. Открыла шкатулку. Смотрю, в фату моя записная книжка завернута. Я ее взяла... - Это все, что осталось от моей семьи.» . Нина жила у подруги, вечерок к ней зашел знакомый офицер, увидел на столе книжку. Долго читал. Потом стал очень просить Танин дневник. Фамилия офицера была Раков. Он убеждал, что это нужно для истории, для музея Обороны города. В конце концов Нина Николаевна переписала записи сестры и отдала реликвию. Так Таня Савичева начала свой путь в Историю. В историю блокады .В историю Ленинграда. В историю Человечества. Но тогда еще никто не понимал, что на последней странице потрясающего мартиролога стоит запись, которая окажется пророческой. Осталась одна Таня....Да Таня осталась. Осталась девочкой и стала Планетой.

Это - всем живущим в назиданье,

Чтобы каждый в суть явлений вник,-

Время возвышает образ Тани

И ее доподлинный дневник.

Заключительная часть

В своем эссе «Встань над миром Савичева Таня» я рассказала историю Тани Савичевой. В заключении я хочу обратиться к тебе Таня. Ты моя ровесница, навсегда осталась на Нижегородской земле в Шатковском районе. Мы не знаем ужасов войны, а ты испытала голод, холод, смерти родных и близких. О тебе написаны книги, сняты кинофильмы, именем твоим названы  районные детская библиотека и музей. Я очень сожалею, что тебе и многим другим девчонкам и мальчишкам не суждено было встретить Победу. Но жива память о вас, кто навечно остался юным, кто прямо с порога детства или юности  вступил в бессмертие. Таня, ты продолжаешь жить в сердцах новых поколений.

«Таня Савичева, Таня,

Ты в сердцах у нас жива,

Затаив на миг дыханье,

Слышит мир твои слова.»

Дениченко Снежана,   р. п. Лесогорск.

Вернуться назад


    

Вернуться назад


       

Вернуться назад


Памяти Тани Савичевой



                ДНЕВНИК ТАНИ САВИЧЕВОЙ (11 лет)

                «Женя умерла 28 дек. в 12.00 час. утра 1941 г.»
                «Бабушка ум. 25 янв. 3 ч. дня 1942 г.»
                «Лёка умер 17 марта в 5 час утра в 1942 г.»
                «Дядя Вася умер в 13 апр. 2 ч. ночь 1942 г.»
                «Дядя Лёша 10 мая в 4 ч. дня 1942 г.»
                «Мама в 13 мая в 7.30 часов утра. 1942 г.»
                «Савичевы умерли.»
                «Умерли все.»
                «Осталась одна Таня.»

Декабрь. Ленинград. Сорок первый. Война.
Притихшая Таня сидит у окна.
Цветной карандаш в тонких пальцах дрожит.
Труп старшей сестры на кровати лежит.

Девчушка досель не вела дневников.
Но Женя скончалась. В двенадцать часов.
До Нового года всего за три дня…
Как страшно свисает с нее простыня…

И бабушке плохо, уже не встает.
От голода лютого тоже умрет.
И выведет Таня дрожащей рукой:
«Январь. Двадцать пятое. Сорок второй».

На Адмиралтейском работает брат,
И ночью, и днем, по две смены подряд,
Чтоб город родной от врага защитить!
Но в марте пришлось и его хоронить.

Опять Таня пишет ослабшей рукой
Про Лёку, и дату, и сорок второй…
Лишь кожа да кости. Почти что скелет.
С железною волей. В одиннадцать лет,

В апреле два дяди, один за другим…
Как жутко в холодной квартире одним!
И капают снова слова на листок
Про дату и время. Всего пара строк.

Блокадную сагу ребенок ведет,
Боится, вдруг мама?.. Нет-нет! Не умрет!
Она же – Мария! Господь, помоги!
От смерти родимую убереги.

Блокадная сага из нескольких строк.
Шестая глава, буквы наискосок.
Рука не смогла написать – «умерла»…
Тринадцатого это было числа.

Вновь девочка пишет. И запись страшна:
«Все умерли». «Таня осталась одна».
А после подальше дневник уберет
И мертвую мать в одеяло зашьет.

Из страшной квартиры захватит с собой
Венчальные свечи с венчальной фатой.
Еще шесть свидетельств о смерти возьмет,
И тихо в историю нашу уйдет.
***
Дневник в ленинградском музее лежит.
В нем каждое слово набатом звучит.
Нет, бьет!
             Умерла…
                Умерла…
                Умерла…
Лишь несколько строчек… Скупых… Как смогла…

Гусарова Татьяна

Девять страничек. Страшные строчки

Девять страничек. Страшные строчки.
Нет запятых, только черные точки.
Пусто и тихо в промерзшей квартире.
Кажется, радости нет больше в мире.
Если бы хлебушка всем по кусочку,
Может, короче дневник был на строчку.
«Маму и бабушку голод унес.
Нет больше сил и нет больше слез.
Умерли дядя, сестренка и брат
Смертью голодной… » Пустел Ленинград.
Умерли все. Что поделать. Блокада.
Голод уносит людей Ленинграда.
Тихо в квартире. В живых только Таня.
В маленьком сердце столько страданья!
Умерли все! Никого больше нет.
Девочке Тане 11 лет.
Я расскажу вам, что было потом:
Эвакуация, хлеб и детдом.
Где после голода, всех испытаний
Выжили все, умерла только Таня.
Девочки нет, но остался дневник,
Детского сердца слезы и крик.
Дети мечтали о корочке хлеба…
дети боялись военного неба.
Этот дневник на процессе Нюрнбергском
Был документом страшным и веским
Плакали люди, строчки читая.
Плакали люди, фашизм проклиная.
Танин дневник — это боль Ленинграда,
Но прочитать его каждому надо.
Словно кричит за страницей страница:
«Вновь не должно это все повториться!
 

Илья Малышев 

 

Дневник Тани Савичевой

«Женя умерла 28 декабря в 12.30 час. утра 1941 г.
Бабушка умерла 25 янв. 3 ч. дня 1942 г.
Лека умер 17 марта в 5 час. утра 1942 г.
Дядя Вася умер 13 апр. 2 ч. ночь 1942 г.
Дядя Леша 10 мая в 4 ч. дня 1942 г.
Мама 13 мая в 7.30 утра 1942 г.
Савичевы умерли. Умерли все"

Не спорьте, я прошу вас… – Бога ради!  
Так страшно  –  каждый звук своей душой чеканя –   
Никто нам не поведал о блокаде, 
Как  девочка, чьё имя -  Савичева Таня… 

Великий  город взят в кольцо врагами - 
Не разорвать стальные путы окруженья…   
Зима и голод… И, тайком от мамы,                
Она запишет в декабре: «Не стало Жени…»  

День дня страшней – бомбёжки, артобстрелы… 
И слёзы детские, что не бывает горше… 
Родные лишь каким-то чудом целы… 
Январь… Выводит Таня: «Бабушки нет больше…» 

Весна ещё не отогрела город,  
И дотянуть живым немыслимо до лета… 
Всё злей, невыносимей жуткий голод…
Вновь в марте запись Тани: «Утром умер Лека…»

Озноб пронзает, как ни утепляйся…  
Жизнь держится в телах иссохших еле-еле…  
Рукою слабой: «Умер дядя Вася… - 
Запишет Таня, - Ночью, в два...» - в сыром  апреле…

Кошмарные короче стали ночи… 
Мартиролог  -  ещё одной строкою  больше… 
Вновь в дневнике неровный детский почерк… 
Май. Запись: «Днём сегодня умер дядя Лёша…»

Нам не дано постичь весь ужас драмы – 
Где брались силы сердцем детским, чтобы биться? –
Через три дня не стало её мамы… 
Скупая запись: «Мама умерла в семь тридцать»…

От записи последней стынут руки,   
Читаешь строки -  и сбивается дыханье… 
Кровь вязнет в жилах от сердечной муки…
Из дневника… - «Все умерли… Осталась одна Таня…»

…Ей жить да жить бы, и учиться в школе, 
Но слишком тяжким было горем испытанье –
Ушла из жизни от безумной боли, 
Нам завещая помнить, Савичева Таня…

  Владимир Панфилов

 Таня Савичева

На берегу Невы, В музейном зданье Хранится

очень скромный дневничок.

Его писала Савичева Таня

Он каждого пришедшего

Пред ним стоят сельчане, горожане,

От старца - До наивного мальца.

И письменная сущность содержанья

Ошеломляет

Души и сердца.

Это - всем живущим в назиданье,

Чтобы каждый в суть явлении

Время возвышает

Образ Тани

И ее доподлинный дневник

Над любыми в мире дневниками

Он восходит, как звезда, с руки.

И гласят о жизненном накале

Сорок две святых его строки.

В каждом слове - емкость телеграммы,

Глубь подтекста,

Ключ к людской судьбе,

Свет души, простой и многогранной,

И почти молчанье о себе...

Это смертный приговор

убийцам  В тишине

Нюрнбергского суда.

Это - боль, которая клубится.

Это - сердце, что летит сюда...

Время удлиняет расстоянья

Между всеми нами и тобой.

Встань пред миром, Савичева Таня,

Со своей Немыслимой судьбой!

Пусть из поколенья в поколенье

Эстафетно

Шествует она,

Пусть живет,

не ведая старенья,

И гласит

Про наши времена!

 Сергей Смирнов

 

 

Девочка  из блокадного Ленинграда   

(Посвящается Тане Савичевой)

Как странно…мне больше не хочется есть…и ноги совсем не болят…
Нет…нужно подняться…хотя бы присесть…ведь я это мой Ленинград.
Пока я живая, живет город мой, зажатый в блокадном кольце.
И мама живая, и братик живой… замерзший на нашем крыльце… 
Сквозь окна разбитые падает снег, паркет  укрывая ковром.
Я верю, что к счастью придет человек, но все это будет потом…
Потом…через время и снежную мглу, пройдя по дороге смертей…
А может быть я  насовсем не умру? Уйду просто к маме своей? 
Нет, нужно подняться, нельзя мне лежать, ведь я это мой Ленинград!
Нельзя нам сдаваться…как хочется спать…укутавшись в снежный наряд…
Уже третий год мы в блокадном плену:  бомбежки, разруха и смерть…
За что ты нам, боже, придумал войну? За что я должна умереть?!
Опять мне приснился загадочный сон:  стою я  одна над Невой,
 И вижу, как чайка мне машет крылом и манит меня за собой.
Потом вдруг взметнулась она в небеса и скрылась в седых облаках…
И мамины были у чайки глаза…любовь в них, забота и страх.
Немного посплю и схожу за водой…чуть-чуть только сон досмотрю…
Нет силы бороться…прости город мой…и помни:  тебя я люблю…

Андрей Гурков
                

Дневник Тани Савичевой

Годы блокады в архив не сдадут…
Сколько в них горя, трагизма!
А Танин дневник —
беспощадный суд —
Суд над войной и фашизмом.

Детской, теряющей силы, рукой
Строчки написаны скупо,
Как, нарушая непрочный покой,
Входит в квартиру без стука
Смерть — эта жуткая гостья семьи
В дни ленинградской блокады:

Молча уходят один за другим
Бабушка,  Женя,  два дяди,
Брата не стало, и…мама ушла.
УМЕРЛИ ВСЕ! ТОЛЬКО ТАНЯ,,,
— Милая, где же ты силы брала?!!
Выпало столько страданья!

Ангел-спаситель к тебе опоздал —
Не отстояли у смерти…
Как же мне хочется, чтоб никогда
НЕ БЫЛО ВОЙН НА ПЛАНЕТЕ!

  Валентина Жукова 

 

Дневник Тани Савичевой

Сколько их: кто не дожил, не дошел?
Нет даже лиц. 
Синим химическим карандашом
Девять страниц.

Голод блокады писал без затей
Буквы свои.
Девять страниц – только даты смертей
Целой семьи. 

Это потом в полевых вещмешках
Их принесут
На просоленных солдатских плечах
В Нюрнбергский суд.

Это потом поверять дневникам
Станут мечты
Девочки в городе, где по утрам
Сводят мосты. 

...Чтоб никогда не глушил в небе вой
Пение птиц,
Ты с непокрытой прочти головой
Девять страниц.

  Павел Великжанин

 

Таня Савичева

Где-то там, в ленинградской блокаде,

Где по радио лишь метроном,

Буквы девочка пишет в тетради,

Чуть в сознании, январским днем.

Вспоминала всю цепь тех событий:

Собирались семьею в Ямбург,

Только вот, не далось уж убыть им,

Только Мишке, может выжил он вдруг?.

Жив ли брат, тот с кем с горки катались?

Так же весел его смелый дух?

Нет, наврядли. Они попрощались

Не говорят в семье о нем вслух…

Буквы нервно слипаются в слово,

Дальше цифры и снова слова,

Грифель крошится снова и снова,

И в бессилье трясется рука.

«Двадцать восьмого умерла Женя…»

Это старшая ее сестра.

Выжить как в это страшное время,

Где голод и обстрелы с утра?

Тары стеклянные на чердаке

С детьми собирала другими,

И как-то увидев в том бардаке,

Застыла с глазами большими.

Там двое людей ели другого,

Идти отказались вдруг ноги,

Страшно от взгляда стало больного,

Сбежала, не видя дороги…

Как не крути – еды не хватало.

Бабушка им свою отдала

Карточку, чтобы не голодали

И через день сама умерла.

 

Новую запись девочка пишет:

«Бабушка умерла в 3 часа дня…»

Похоронив, сама еле дышит,

Хочет скорей присесть у огня.

Нины не стало – взорвали завод,

Но так не нашли ее тела.

Стал роковым в семье этот год,

И мать, словно в воду глядела.

Женю тогда хоронили семьей,

Тут мать на могилу как глянет,

Слова, что сказала, будут судьбой:

«Ну что же, кто следущим станет?»

Дальше был Лека – от истощенья,

А точней – Леонид старший брат.

Фашисты, не видать им прощенья!

Вот, кто в этом во всем виноват!

Он был музыкантом, оркестр имел.

На двадцать пятый умер свой год.

И так же, по-детски, он счастья хотел.

Рожден с Октябрем – этим был горд.

Как часто во снах мы падаем вдруг,

Точно так же Таня поникла,

Что дядя Вася – ее лучший друг

Умер, и его Смерть настигла.

Очередь и дяди Леши пришла,

А Танечка даже не знала,

Мама умрет ровно через три дня.

Их даты в тетрадь записала.

«Умерли…» Савичевых больше нет.

«Умерли все». Нет ни желанья.

Последняя запись – жизни привет.

«Осталась одна только Таня»

   Остапенко Александр

                  

В ДЕНЬ СКОРБНОГО ЮБИЛЕЯ

 

1 июля 2004 года исполнилось

60 лет со дня смерти Тани Савичевой,

чей прах покоится в шатковской земле.

 

Детей - блокадников спасала вся страна!

Из Ленинграда, осажденного врагом,

Судьба в Шатки девчушку привела,

Точнее, в Красноборский детский дом.

 

Как мало на Земле тобой прожито дней!

Ты много в жизни, девочка, страдала!

Мы отмечаем скорбный юбилей:

В четырнадцать тебя уже не стало.

 

В минуты грусти или торжества

Цветы тебе всегда приносят люди,

А имя девочки из города Петра

Известно всем. Забыто уж не будет!

 

Оно как символ детского страданья!

А тем, кто войны затевает на планете,

Звучит набатом, как напоминанье:

В войну сильнее всех страдают дети.

 

И я пришла к тебе сейчас с цветами.

Прими поклон мой, Савичева Таня!

Я холодею, твой прочтя дневник:

Блокадный ужас в сердце мне проник.

                                             

 Винидиктова Валентина

  Шатковская поэтесса

 

ШАТКОВСКАЯ ЗЕМЛЯ ПУСТЬ БУДЕТ ПУХОМ

***

Средь сосен и березок белоствольных,

На берегу у небольшой реки

Поселок наш раскинулся привольно

С немного странным именем - Шатки.

 

Здесь издавна картофель, хлеб сажают,

И не отстали в сфере мы иной –

И в области, наверное, уж знают

Завод нормалей наш и крупяной.

 

Но не крепеж - нормалевцев отрада,

Не хлеборобов славные дела,

А девочка одна из Ленинграда

Нам грустную известность принесла.

 

Чтоб долго не гадать, скажу заранее,

Тем более, что в мыслях я вольна:

В Шатках - могила Савичевой Тани,

Судьбу которой знает вся страна.

***

Дом до войны казался полной чашей,

Все жили дружно, спорились дела, -

Два дяди, брата, две сестры - все старше,

А Танечка там младшая была.

 

Но грянул залп, все прошлое сметая,

И эхом отозвалось над Невой:

«Вставай, страна великая, большая.

Вставай, вставай, страна, на смертный бой».

 

План Барбаросса Гитлер подытожил,

И росчерком жестокого пера

Он приказал разрушить, уничтожить,

Стереть с земли великий град Петра.

 

Разрушить? Как? И Эрмитаж, и Смольный?

Михайловскому замку уж не быть?

И до рассвета парочкам спокойно

По Невскому проспекту не бродить?

 

Чтоб Петергоф навеки в Лету канул?

И скульпторов великих имена?

Ведь Ленинград - не город, это символ,

В гранит одетая история сама.

 

Нет, не бывать такому святотатству!

Не рухнет город, сколько не грози,

И нерушимо воинское братство,

Как повелось на матушке Руси.

***

Но, не сумев взять штурмом Ленинграда,

Блокадой попытались задушить,

С Большой землёй его соединяла

Лишь тоненькая ладожская нить.

 

Мы не забудем муки Ленинграда,

И не померкнет в памяти людей

Самая длинная в истории блокада –

Те девятьсот ужасных, страшных дней.

 

Но город жил, в победу веря свято,

Варил в печах мартеновских металл,

На простеньких станках точил снаряды,

В руках распухших автомат сжимал.

 

И верил Шостакович, сочиняя,

Аккорды гнева сотрясали зал,

«Я будущей победе посвящаю», -

На лёгкой партитуре написал.

 

А норма хлеба безнадёжно тает,

Замешенная с пылью пополам.

Не то что съесть, понюхать не хватает,

Сто двадцать пять

блокадных клейких грамм,

 

На улицах как будто всё застыло –

Собак и кошек больше не видать.

Ремни глодали, клей варили, мыло –

Об этом не пристало вспоминать.

 

Сирена воет, как гиена словно,

Уже не страшен вражеский налёт:

Замёрзшие тела лежат, как брёвна,

Их утром спецдружина уберёт.

Казалось, сердце навсегда остыло,

Не тронет душу уж ничья слеза.

Нам нравится иль нет, но это было,

Не отводи, читатель мой, глаза.

 

Но чаще было, знаю не из книжиц,

Свои дела отбросив на потом,

Друг другу люди помогали выжить,

Делились всем - и хлебом, и теплом.

***

И Савичевых смерть нещадно косит,

Недаром дом тринадцатый у них,

И самых дорогих людей уносит,

Все меньше, меньше силы у живых.

 

На улице промерзло все на свете,

Крест-накрест заколочено окно,

С Невы ужасной силы дует ветер,

Все стекла уж повыбиты давно.

 

И, каждую минуту опасаясь,

Чтоб огонек коптилки не поник,

От холода к буржуйке прижимаясь,

Писала девочка великий свой дневник.

 

Она писала, как историк словно:

Указывая месяц, числа, дни,

Девять страниц. Беда не многословна,

Но что вместили для нее они!

 

Как эти строки врезались нам в память!

В них боль и крик израненной души.

Туда уж не добавить, не убавить,

Страшней не будет, сколько не пиши.

 

Что вытерпело детское сердечко,

Что вынесло, представить страшно нам!

Нам в эти годы жизнь казалась вечной,

Мы куклам счет вели, а не смертям.

 

А как не стало мамы в этом доме,

«Одна на свете», - Таня поняла,

Погибли все (лишь Нины с Мишей кроме).

Соседка Варя Таню забрала.

***

Сирот из Ленинграда вывозили,

А связь была лишь только на воде,

Паромами везли. Всю ночь бомбили,

И плавали панамочки везде...

 

Подальше в тыл отправить их старались,

А Таню занесла судьба в Шатки,

Два года за нее врачи сражались,

Но уберечь от смерти не смогли.

 

Но, слабенькая телом, а не духом,

Неправда, что осталась ты одна.

Шатковская земля пусть будет пухом,

Навек сроднила нас с тобой она.

 

Ты с нами всегда, ты жива в наших душах,

Мы тихо шепнем, возлагая цветы:

«Мы помним и любим тебя все, Танюша,

Мы все тебе матери, сестры, отцы».

 

Мы в этот мир пришли

в шестьдесят первом,

Через шестнадцать лет после войны,

Но в памяти она не стала эхом,

Преданием глубокой старины.

 

Запоем о войне читали книжки,

Кино о ней ценили мы вдвойне,

Без разницы - девчонки и мальчишки,

Мы подрастали, бредя о войне.

 

Не раз украдкой в детстве примеряли

Отца медали, что в шкафу нашли,

Во сне Космодемьянскую спасали,

С Матросовым на дот бесстрашно шли.

 

О ней мы под гитару песни пели,

Душа звенела и рвалася ввысь,

И, глупые , порою так жалели

О том, что слишком поздно родились.

Степина Т. П.

Шатковская поэтесса

 

А В СЕРДЦАХ ШАТКОВЦЕВ ТАНЯ НАВСЕГДА

Наш район не мал и не велик,

И ничем особым он не знаменит.

Мало знает кто в России этот край:

Не Сибирь ведь, не Кавказ и не Алтай.

Православный и радушный наш народ

Испокон веков своим трудом живет.

Есть здесь лес, да речка-Теша вдаль бежит,

Под горою наш поселочек стоит.

Но однажды все узнали о Шатках,

Даже в самых отдаленных уголках.

А прославил и Шатки, и весь район

Небольшой, но подвиг девочки одной.

Это было в ту жестокую войну,

Когда враг напал на Родину мою.

Содрогалась вся планета, вся земля:

Шла великая, священная война!

Разрывались бомбы, танки шли стеной,

Черной тучею повис дым над Москвой.

Брест разрушен, Ленинград в тугом кольце,

Не видать конца проклятой той войне.

Пеплом выжжены деревни, города,

В каждый дом стучались горе и беда,

Бить врага, закрыть Мать-Родину собой.

Воевать шли все: и деды, и отцы,

Братья, сестры, матери, юнцы.

— Мы врагу родную землю не сдадим,

Будем бить врага, пока не победим, —

Говорили так, вступая в смертный бой,

Говорили так, чтоб вновь прийти домой.

Со словами: «В бой за Родину свою!»

Погибали люди в праведном бою.

Погибали. Но вставали в строй бойцы:

Братья, сестры, матери, юнцы.

 * * *

Свирепел фашист день ото дня сильней,

Не жалел фашист ни женщин, ни детей.

Шла война! Как детям объяснить?

Не нужна война им. Детям надо жить!

Нежность рук, любовь и ласка матерей —

Всех сокровищ мира для детей нужней.

Но фашист об этом, видно, позабыл:

Разорил страну, детей осиротил.

Потерявших и отцов, и матерей

Увозили от бомбежек в тыл детей.

Увозили в край глухой подальше от войны,

Где орудий залпы не слышны,

Где растут березки, тишина,

Ярко светит солнце, далеко война.

Так в Шатки измученных, больных

Привезли детей, голодных, чуть живых...

Глазки их ввалились, плечики дрожат,

И не детский вовсе у ребяток взгляд.

Больно. Душу выжгла жгучая слеза —

Смерть смотрела часто в детские глаза.

Тяготы, нужду они делили пополам,

Стали взрослыми в войну не по годам.

* * *

Средь ребят была и Таня — наш герой,

Ей судьба беду сулила за бедой.

Много зла нанес фашист родной стране!

Был в осаде милый город на Неве.

Вой сирен, бомбежек гром, немая тишина,

Страх в глазах, печаль... Идет война!

Не до игр. Их Таня стала забывать.

Нет игрушек, только в клеточку тетрадь

Есть у Тани, в красной сумочке лежит,

С нею погрустит, поговорит.

Словно лучшая подруга и сестра,

Школьная тетрадка ей была:

То рисует, то ведет дневник...

Детский разум к взрывам бомб

давно привык.

Птички, бабочки рисует, вот трава...

А пониже строчка — «Мама умерла».

Холод,  голод, осажденный Ленинград...

Ходит смерть и косит всех подряд.

Умирает бабушка у Тани на глазах.

Сердце сильно сжало, слезы на щеках.

И опять она заносит в свой дневник

Даты смерти умерших родных.

Пишет Таня, но дрожит ее рука,

Боль утраты слишком, слишком велика.

Разрыдалась бы, да некому унять,

Приголубить, слово ласково сказать.

Ну, и как ребенку все перенести,

Как привыкнуть к страху, к ужасам войны?

Кто же даст теперь хоть капельку тепла?

Без семьи, без мамы Таня — сирота.

Умирают все, но просят Таню жить,

Верить в лучшее, надеяться, любить.

Вот уже последнюю страничку дневника

Завершает непослушная рука.

Словно скачут вверх и вниз слова:

Никого в живых нет. Таня лишь одна.

Сорок пятый год! Покончено с войной!

И с победою народ пришел домой.

Не услышит он теперь орудий шквал.

Ведь солдат родную землю отстоял.

Если нужно будет, снова защитит,

Наш солдат на страже Родины стоит!

Мир настал! Ликуй, моя страна!

Клич победный раскатился, как волна.

Только кровоточит сердце от потерь.

Боль в душе за непришедших, за детей.

Не узнает Таня радости весны.

Над могилою ее растут цветы.

Но войны той людям век не позабыть.

А фашизм? Фашизм наказан должен быть!

Кроме мук, страданий и невзгод,

Ничего война не принесет.

И не счесть в стране нашей родной

Искалеченных, истерзанных войной...

Ну, а сколько не пришло с полей боев,

Ну, а сколько на земле сирот и вдов?

Боль, утраты человечество несло,

И дневник стал доказательством того.

После смерти Тани он прочитан был,

Словно острый нож, сердца людей пронзил.

Умер дядя Леша, папы больше нет...

Перед миром будет враг держать ответ!

И на суд представлен Танин был дневник.

Он, как гром, средь неба ясного возник.

Перевесив чашу нюрнбергских весов

Правдой о войне, страничкой скорбных слов.

Видел мир Германии позор:

Суд фашизму вынес страшный приговор.

...Много лет с тех пор прошло, бегут года,

А в сердцах шатковцев Таня навсегда!

Шарова  Мария

Шатковская поэтесса

НЕМОЙ УПРЕК

Шел Нюрнбергский процесс, где боль и кровь

Рекой текли, фашистов обличая.

Увидели и пережили вновь

Весь ужас пыток, слезы не скрывая.

 

И вдруг немым свидетелем возник,

От тех листков душа похолодела,

Далекой, русской девочки дневник,

Что в Ленинграде написать сумела.

 

Ни о любви он был, ни о мечтах,

В нем не было девичьего секрета.

В блокадных находились там тисках.

Без пищи жили, без тепла и света.

 

Над городом нависла смерти тень.

В квартирах стылых люди умирали.

У Тани на глазах который день

Родные постепенно угасали.

 

А девочка им не могла помочь.

Силенок у самой осталось мало.

Что чувствовать могла в момент тот дочь,

Когда в дневник о маме написала?

 

Нет бабушки и мамы больше нет,

Все Савичевы умерли до срока.

Пославши жизни мысленно привет,

Лежать средь них осталась одиноко.

 

И только случай сироте помог.

Нашли девчушку люди, отогрели.

На поезде с другими, на восток,

Детей эвакуировать успели.

 

Так наш район на время домом стал.

Блокадных ребятишек все жалели.

Шатковцы и больничный персонал

Облегчить боль душевную хотели.

 

Но все-таки судьбу не обмануть.

Сорок четвертый гол поставил точку.

Из царства мертвых Таню не вернуть.

Страны огромной маленькую дочку!

 

Людская память, нет тебе цены,

Что пережили, сохранила свято:

Все помнишь, как погибли без вины

В той мясорубке малые ребята.

 

Не выросли, не создали семьи,

Сынов не нарожали для державы.

Открытий столько сделать бы могли,

Не для себя, а для Российской славы!

 

На всю страну поселок знаменит.

Здесь вечным сном уснула ленинградка

И с каменных страниц на нас глядит

Упреком вечным детская тетрадка!

                                                          Суханова Галина

Шатковская поэтесса

«Шатки. Районный городок…»

Шатки. Районный городок.

Могила Савичевой Тани.

Далекий детский голосок

Теряется между кустами.

Не бронза, нет, не просто взгляд!

Глядит сурово на потомка

Непобежденный Ленинград

Глазами горькими ребенка.

Кого из нас не потрясли

Ее блокадные скрижали?

В тылу, в детдоме – всех спасли

И только Таню потеряли.

И только Таню…  Сколько дней

Жила, рвала цветы в овражке,

И все же выросли над ней

Живые, белые ромашки.

О, мой народ, ты победил!

В победе наша боль и сила,

Немало на Руси могил,

И среди них – ее могила.

                                                Н. Рачков.

 

  

У могилы Тани Савичевой

               
Это место нынче всякий знает,
Здесь особый памятник стоит.
Подойдешь – и сердце замирает,
Слышно, как береза шелестит.

Скромная могила на погосте
Время поворачивает вспять,
Гости вы сейчас, или не гости,
Только тут нельзя не вспоминать.

С барельефа смотрят в душу прямо
Детские, печальные глаза,
Говорят они, как будто, «мама,
Отыщи меня на Небесах!..»

Рядом в камне выбита навеки
Тонкая страничка дневника,
Та, что будит чувства в человеке,
Извлекая боль издалека.

Вы представьте только на минуту
Своего ребенка в темноте,
Там, где страшно, холодно и жутко,
И никто не спросит о тебе.

Он один сегодня в этом мире,
Жутком мире, где всегда темно,
Никого в пустой уже квартире,
Только ветер глухо бьет в окно.

А теперь, представьте, одинокий,
Исхудавший детский силуэт.
Из него ушли все жизни соки,
Только тень отбрасывает свет

Вы представьте, девочку, ребенка, 
Проводившего в последний путь,
Всех родных, без плача им вдогонку,
Испытал такое кто-нибудь?

Вы представьте, как она садилась
И писала дату в дневнике,
Чтобы имя близких не забылось
И осталось где-то вдалеке.

Это имя Таня завещала 
Тем, кому достанется дожить,
И страшней история не знала
Способа святое сохранить.

Вы представьте, пальцы  как дрожали,
Вкривь и вкось катился карандаш,
День за днем родные умирали,
А Победа – все еще мираж.

Мама уходила на рассвете,
Оставляя дочь совсем одну,
И в пустом давно уже буфете
Лишь дневник про страшную войну.

Вот и все. Последняя страница,
Страшная в правдивости своей,
Здесь, в руке. А дальше будет сниться
Райский сад и луг среди полей…

Я была как все на Пескаревском,
Плакала, читая тот дневник,
И стояла в платьице неброском
Предо мною Таня в этот миг.

Столько лет прошло, но мир все тонок,
Мы храним его, как можем, от блокад,
Мужества пример – один ребенок 
И -  непокоренный Ленинград.

    

    *           *           *

…Лес, и речка, чистый-чистый воздух,
Жизнь вокруг! Как поздно все пришло,
Над могилой ярко блещут звезды,
А глазам увидеть не дано…

                                Ольга Быстрова

 

Таня Савичева

Звонкий май. В печали наши лица:

Скорбь по кругу ходит и болит…

Мы пришли к могиле поклониться,

Праху девочки, что здесь лежит.

 

Ленинградка Савичева Таня,

Восемь строчек – весь ее дневник,

Но они пылают, словно пламя

И звучит по всей Вселенной крик.

Мало слов, записаны лишь даты,

Даты смерти самых дорогих.

Но такая горечь в них утраты,

Что без слез не прочитаешь их.

 

Друг за другом души улетели,

Не жалела близких  та война,

Майским утром мамочки не стало,

Чаша горя выпита до дна.

На альбомном маленьком листочке

Выводила детская рука,

«Мама умерла»… Застыли строчки –

Приговор фашизму на века.

Карандаш, альбом лежат в сторонке.

Что писать? Осталась лишь одна,

Как же страшно маленькой девчонке –

Прислониться не к кому. Одна.

В доме хлеба нет совсем ни крошки,

Голод болью челюсти сводил.

Голова склоняется к подушке,

Чтоб заплакать не было и сил.

 

Мамы нет…  Слова в висках стучали,

Ей казалось, город опустел,

А сирены выли и рычали.

Грозно грохотал артобстрел.

Что же дальше? Трудная дорога.

Из родного города в Шатки.

Но в глазах врачей была тревога –

Уберечь от смерти не смогли.

Сердце Тани биться перестало,

Взмыла в небо Танина душа,

И природа тихо зарыдала,

Дождь заплакал каплями стуча.                    

Тяпкова  Дарья ,

с. Большие Печёрки

 

 

Узнал я о девочке Тане в музее.

 

Узнал я о девочке Тане в музее,

Где хлеба кусочек лежит за стеклом

Хоть он из мякины, опилок и пыли

Помог он спастись и попасть ей в  детский дом.

Страшно смотреть было взрослым на деток

Хлеба кусок был им вместо конфеток

Они испытали и холод, и голод

Всех потеряли родных и знакомых.

Умерли все, в живых только Таня

Много еще испытала страданий.

Долго боролась с коварным недугом

Няни,  медсестры  все были подругой.

Кончилась жизнь, оборвалось все вместе

В память остался только дневник

Несколько строчек, страница к странице

Эта война не должна повториться.

                                               

Агалаков Владислав , п. Лесогорск.

                

Таня Савичева – маленький герой большой войны.

 

Тебе всего 12 лет,

А сколько выпало на плечи

Невиданных смертельных бед.

Я знаю, время их не лечит.

 

Слабеют руки с каждым днём,

А  ты дневник упорно пишешь.

Войне, фашизму – приговор,

И в Нюрнберге его услышат.

Читаешь - стынет в жилах кровь.

Его прискорбные страницы -

Визиты смерти в отчий кров…

Ах… Это пусть не повторится!

 

Декалина Екатерина, с. Шарапово.

 

 

 

  Душу тревожит и сердце  болит,

  Вчера мы листали  Танин дневник.

  Бережно его сохранили для нас

  И старый  и малый  читают сейчас...

 

  Записки писались во время войны

  В холод и голод той страшной зимы

  Умерших родных  всех  она записала

  Детской ручонкой, как  сердечко ей подсказало.

 

  Историю войны хотят  переписать,

  Но эти листочки  уже  не потерять.

  С той страшной войны прошло много лет,

  А девочке было  двенадцать лет…

 

Назарова Анастасия , с. Силино.

   

 

Воспоминания солдата

Фотографий   желтые листы,

Благодарности все пожелтели.

Исчезают солдата мечты,

Если память о нем не воспели.

 

Он блокаду солдат пережил,

То  единственное спасение:

По дороге он жизни возил

Для голодных людей снабжение.

 

Риск огромный, ломался лед,

Уходили под лед машины,

Дверь открытая, вдруг повезет,

Может выберется кто на льдины.

 

Вереницею техника шла

И дистанции все соблюдая,

Чтоб на случай провала смогла

Путь продолжить машина другая.

 

Там голодный народ выживал

И сто двадцать пять граммов хлеба,

Как святыню народ принимал

И дороже  кусочка не было.

 

Боевые припасы возил,

Оборону держал Ленинграда.

Изощренно враг город бомбил,

Не сдавался народ в муках ада.

 

А обратно солдат деток вез,

Чтоб спасти от блокады ребенка,

Но сдержать он не мог своих слез,

У детей  кости, кожа как пленка.

 

Глаза впали, но бились сердца

И надежда есть на спасенье.

Вот прорваться б по льду до конца

Там не будет детям мученья.

 

А возможно здесь Таня была,

Среди этих детишек  несчастных,

Что дневник свой прискорбный вела:

Умирали родные…как страшно.

 

Умирали Савичевы все

В путь  последний уходила мама,

Оставалась в жизненной черте

Истощенная голодом Таня.

 

Ее жизнь свечкой яркой была,

Но недолго она здесь горела,

И в поселке Шатки умерла,

Погребли ее юное тело.

 

Не должны потомки забывать

Смертоносный голод Ленинграда.

Должен нам дневник напоминать

Пережитые здесь муки ада.

 

Измотала солдата война,

Вспоминать не любил он все беды.

Слишком ранила душу она

И в Берлине он встретил Победу.

Семья Карауловых, с. Архангельское

 

Девочка из Ленинграда

 

Было это очень давно,

Об этом увидишь только в кино,

В книжках об этом можно узнать,

Как людям в войну пришлось выживать.

Как воевали и старый, и мал,

Как человек без еды умирал,

Как наглый фашист взрывал города,

Об этом забыть не должны никогда!

Как тяжело было детям в войну,

Но защищать нужно было страну.

Они стали со взрослыми все наравне.

Но больше всех девочку Таню жаль мне.

Девочка эта в Ленинграде жила,

Семья их большой и дружной была: 

Бабушка, мама, сестры, дядья,

Всех очень любила Танюша моя.

Но внезапно пришёл испытания час,

И фашистов орда напала на нас.

Город в кольцо блокады был взят,

Но стойко держался  тогда Ленинград.

Без еды  и без света, но он все-таки жил,

Каждый день его враг беспощадно бомбил.

Круглые сутки работал завод,

Город не умер, город живёт.

Всё скуднее и меньше становился паёк,

Прокормить всю семью уже он не мог.

Начали Савичевы умирать,

А Таня в тетради своей всё писать.

 

Написала она у себя в дневнике:

«Умерли Савичевы, умерли все».

Таню в рабочий посёлок  Шатки привезли,

Но, к сожалению, её не спасли.

Слишком много горя перенесла

И от истощенья  она умерла.

На кладбище местном стела стоит,

Многое людям она говорит:

«Не забывайте меня никогда,

 Пусть не приходит в дом ваш война!».

                                                                                                          Кильдяев Иван ,с.Смирново.

 

Тане Савичевой посвящается

Стою у обелиска твоего 

И тихо голову склоняю,

И тот далёкий сорок первый год

Невольно себе в мыслях представляю.

 

Развалины, бомбёжки, голод, холод.

Вы стали взрослыми тогда не по годам

Мальчишки и девчонки Ленинграда.

Вы жить хотели все назло врагам.

 

Назло смертям держались очень стойко.

Не только мёрзлый хлеб делили меж собой…

И может  быть, поэтому сегодня

Гордиться можем вами и тобой.

 

Для нас сегодня ты - не просто Таня,

Живой пример – герой большой войны.

Ты пережить сумела дни блокады.

И память о себе смогла оставить нам.

 

Читаю строки, что писала ты когда-то

Своею детскою, ослабленной рукой,

Что умер Женя, дядя Лека умер,

Осталась одна Таня,- но постой…

 Постой, в душе всегда ты с нами,

И не забудем о тебе мы никогда.

Ведь столько лет прошло, а мы всё помним.

Всех Савичевых помним имена!

 

Стою, уж солнце клонится к закату,

Смотрю в глаза на мраморной плите,

И вижу в них страданье, боль, утрату,

Всё то, что пережить пришлось тебе.

 

 Лаукерт Ангелина, с .Красный Бор.